Ознакомительная версия.
Однако никакой жизни не хватит для того, чтобы реализовать идеи, которые переполняют его лингвистическое сознание. Новые темы рождались из самой жизни. Как-то еще в институте, пробегая мимо него по лестнице, я весело поздоровалась: «Здрась, Мих. Виктч!» Он задержал меня и сказал, намеренно растягивая слова: «Галя, я все жду, когда вы мне скажете: „Здрав-ствуй-те, Михаил Викторович!“ – тогда я смогу поговорить с вами о газете». Это сопоставление разговорного «здрасьте» и размеренного «здравствуйте» было, возможно, началом работы над произносительными стилями. А когда, будучи заведующим сектором современного русского языка, он написал на заявлении сотрудницы об отпуске резолюцию «Надо дать» вместо «Не возражаю», чем вызвал недоумение бухгалтерии, он был поглощен новой тогда идеей функциональных стилей и показал на практике, что деловой стиль не терпит модификаций и состоит из штампов.
Мне посчастливилось быть первой аспиранткой Михаила Викторовича. «Первенькая» – как говорит он иногда. Занятие лингвистикой превратилось в творчество. В этом и состоит преподавательский талант Михаила Викторовича – учителя и ученика объединяет единый творческий процесс, в котором всё общее: и напряженность поиска, и радость открытия. Так, по крайней мере, казалось ученику.
Со мной так было и в институте, когда он руководил моей первой курсовой работой, и в аспирантуре… и потом… да и сейчас. Когда мы обсуждали тему диссертации, он спросил: «А что вы больше всего не любите?» Я призналась: «Морфологию». «Ну, тогда я вам дам тему по морфонологии», – сказал он. С этим я и уехала к себе в Ленинград. Я тогда преподавала литературу в старших классах и, конечно, хотела бы заниматься языком писателей. Но возражать было опасно: при всей нашей любви к Михаилу Викторовичу мы его побаивались. И вот в течение месяца я разыскивала в Публичной библиотеке сведения по морфонологии, перевела статью Трубецкого, но полюбить эту тему так и не смогла. Приезжаю в Москву, рассказываю об этом Панову, а он говорит: «Да что вы, Галя, я же пошутил». И предложил тему: «Ритм прозы». Это было счастливое время, несмотря на полную нагрузку в школе и заочную аспирантуру. Михаил Викторович сам ценил свободу и мне предоставил ее в полной мере. Никогда не подгонял, не торопил. Общение с руководителем – в письмах и открытках. Например, я пишу: «Ничего не сделала. Кажется, что вот-вот схвачу быка за рога, но бык носится как угорелый». Получаю ответ: «Быка за рога возьмете, и не одного. Выбирайте породистого». Когда я привозила отдельные куски диссертации, чаще всего был равнодушен, говорил скучая: «Это интересно», – что означало: плохо. Не сердился и не хвалил. Один раз только был недоволен – потом за это же и похвалил. Как-то в самой середине работы я показала ему таблицы и неожиданно услышала: «Готово. Оформляйте работу». Я стала возражать: ведь у меня еще почти год. «Ничего, – говорит, – будете лежать на печке и плевать в потолок». Так и вышло – диссертацию защитила за полгода до окончания аспирантуры.
Я и сейчас по-прежнему хожу в ученицах. Люблю приезжать к нему, а ухожу каждый раз с зарядом энергии и желанием работать. Он всегда интересен, остроумен и нов. Это и неудивительно: на его столе появляются все новые и новые книги. Говорит: «Как хорошо, что есть „Книга – почтой“». Поистине книги – его друзья; уходишь – и чувствуешь, что он не один. Правда, кажется, что книги отнимают жизненное пространство; они везде, даже на кухне и в прихожей, пирамиды из книг загородили и балконную дверь – единственный выход на воздух. Свободна только маленькая ниша, чтобы спать, и часть стола, чтобы писать.
А на подоконниках – голубые озера нежных фиалок, которые цветут в этой квартире круглый год.
Е.В. Красильникова (Москва). Помню…
После окончания Московского университета в 1973 году я получила направление в Институт русского языка, в сектор современного русского языка, которым руководил Михаил Викторович Панов. Два года я была стажером-исследователем, а затем стала сотрудником сектора. Всякий начинающий принимает на себя разнообразную техническую работу. Так было и со мной. Но с самого начала М. В. организовал для нас (Светланы Кузьминой, Марины Гловинской, Гали Бариновой, Лени Крысина, Ламары Капанадзе и меня) семинар, где читались и обсуждались доклады.
Когда возник вопрос о теме будущей кандидатской диссертации, была выбрана тема «Членимость слова». М. В. представил меня А. А. Реформатскому. Так сложилось, что я защитила диссертацию по плановой теме сектора «Русский язык и советское общество». Но благодаря М. В. возникли и сохранились до конца дней Александра Александровича мои добрые отношения с ним. Позднее мы пригласили в сектор для рассказа о МФШ Владимира Николаевича Сидорова. В университете я написала «исторический» диплом под руководством Петра Саввича Кузнецова. Госэкзамен сдавала Р. И. Аванесову. Так по-разному я начала узнавать «москвичей».
Михаил Викторович стал признанным главой школы в последней четверти XX века. К ее столетию он опубликовал специальную статью. Видимо, неслучайно в домашней беседе он делает такую запись: «Мое желание-совет: где можно, употреблять название:
МЛШ = Моск. лингв, школа.
МФТ = Моск. фонолог, теория.
Но не уродливое МФШ = Моск. фонолог, школа.
Не в одной фонологии дело!»
Вскоре я стала бывать в доме Михаила Викторовича. Большую часть пространства в нем занимали книги – филологические, художественная литература, альбомы, книги по искусству. Рабочий стол, за ним – фотографии Виктора Васильевича и Веры Алексеевны – родителей Михаила Викторовича. В комнате и кухне множество цветов в горшках, за которыми М. В. заботливо ухаживал. Над столом повешены легкие игрушки – подарки.
В доме нет телевизора, только приемник. Кроме книг М. В. собирал и хранил также многочисленные вырезки из газет, интересные в языковом отношении или с проблесками вольности. Книги дома, походы в книжные магазины, библиотека с редкими старыми и новыми книгами. Вместе с М. В., особенно в последние годы, мы бывали часто в букинистических магазинах. Однажды в букинистическом в конце Остоженки (у метро «Парк культуры») – чудо! – лежат «Столбцы» 1929 года Н. Заболоцкого, которым я занималась. Эта общая радость стала для меня и напутствием в работе над языком этого поэта.
Когда Михаил Викторович уже не мог выходить из дому, он просил покупать ему книги. Вот его заказы (по его запискам):
1) М. М. Пришвин. 20-е годы.
Дневник. Клюн (Автобиография)
Гинзбург Л. Дневник.
Переписка Л. Гинзбург и Н. Мандельштам.
2) «Минувшее» (сборник). Т. XXIII.
Малевич К. Собр. соч. Т. 2.
Лосев А. Ф. Дневник.
Русская стихотворная эпитафия.
Мейерхольд В. Э. К истории творческого метода.
Хабиас. Стая.
3) К. Малевич. Сочинения. Т. 3.
Я. Друскин. Дневники.
В. Даль. Соч. Т. 4.
Клюн (воспоминания).
Из книжных оценок М. В. приведу одну. У меня сохранилось его письмо о книге Евг. Трубецкого «Смысл жизни» (М., 1918): «Книга Евг. Трубецкого очень интересна, спасибо, что дали ее прочесть. Остро и совестливо поставлены мучительные вопросы христианства… без попыток обойти трудное. Автор близок мне в первую очередь пониманием, несглаженным, того, что может (и должно?) возбуждать мучение у тех, кто хотя бы и не принадлежит к этому мировоззрению, но хочет (нрзб.) с открытым сердцем понять его. Книга Е. Т. многое объясняет.
Очень глубоки его размышления об искусстве, о природе».
Мы виделись в Ленинской библиотеке. В докторском зале разговаривать нельзя, поэтому сохранились его записки:
«Простите, Леночка. Трудно ходить, и я хотел бы сэкономить свои шаги, чтоб еще не углубляться в каталог».
«Осталось работы на 1 час. Давайте сейчас сиганем в буфет. Я пойду медленно, а Вы – спустя 10 минут – быстро. Да?»
«Ура! Леночка! Лето! Я сплю уже без валенок и без шапки-ушанки».
В последние годы М. В. был профессором Московского открытого педагогического университета (теперь имени Шолохова). Кафедру русского языка в нем возглавляла Е. И. Диброва, которая проявляла к М. В. максимальное внимание. Здесь было отпраздновано и его 75-летие. В МОПУ он читал курсы по истории поэзии, по содержанию и методике преподавания русского языка в школе и др. Ежегодно делал доклады на институтских конференциях (они опубликованы).
Руководил дипломными работами. Сохранился один список предложенных им тем:
I. Взаимодействие рифмы и звуковых повторов в стихотворениях Пастернака.
Рифма Маяковского и Асеева (сопоставительное описание).
Ритмика Александрийских песен М. А. Кузмина.
Ритмические парадоксы в стихотворениях Андрея Белого и их значение для его поэтики.
Ритм и синтаксис у И. Бродского.
Звуковая гармония Батюшкова и Мандельштама (сопоставительный анализ).
П. Сравнение у Маяковского.
Символика быта у А. А. Блока (лингвистический анализ).
Ознакомительная версия.
